Ветеран-казачинец вспоминает, как школьники помогали колхозу

Теперь уже, наверное, мало кто помнит, что жила-была когда-то в Казачинском районе небольшая деревушка Вагино.

Почему её так назвали, не знаю. Стояла она на берегу Кеми. Жители её с утра до вечера работали в колхозе, ловили рыбу, а когда можно было - веселились. Имелись здесь и начальная школа, и изба-читальня, так что людям в этом таёжном уголке скучать не приходилось.

Располагалось Вагино километрах в сорока от Вороковки, окрестности его тоже были богаты на кедровые шишки. Вот в этой богом забытой деревушке (начальство районное там появлялось редко) мне суждено было провести чуть ли не месяц в сентябре 1954 года.

Всем девятым классом, числом в двадцать пять человек, мы приехали туда на рождественской машине вместе со своим классным руководителем, учителем географии Сергеем Александровичем Варыгиным, моим однофамильцем.

Погода той осенью стояла хорошая, хлеба колосились, обещая изрядный урожай, и, по традиции, ученики всех школ района были разосланы в большие и маленькие колхозы помогать в уборке большого урожая. Нам достался самый отдалённый колхоз, Вагино.

Деревня встретила приветливо. С любопытством нас окружили ребятишки, весело хрюкали свиньи, заманчиво тянули к себе наши взгляды вековые кедры.

- С приездом, ребята! - крикнул нам бодро симпатичный мужичок с одной рукой.- Я председатель колхоза Ильин. Уберём урожай? - лукаво спросил он.

- Уберём! - дружно ответили мы.- Только кормите как надо!

- Будьте поскромнее,- сделал нам замечание Сергей Александрович,- а то подумают, что мы из голодной дыры приехали.

Всех нас расселили по домам - и девчонок, и ребят вперемешку. Я, конечно, постарался попасть в одну группу с Лилькой Скурихиной, чтобы почаще смотреть в её голубые глаза. Уж очень сильно я был влюблён.

Мы оказались в доме заслуженного колхозника по фамилии Солодко, который в силу своей старческой немощи больше лежал на печи. Нраву он был весёлого, без шуток-прибауток не обходился ни минуты и, как мы скоро выяснили, очень любил приврать.

О чём бы он ни рассказывал, всегда получалось так, что везде и всегда главным был он. Свою речь он обычно начинал словами:

- Ну, слухайте, ребята-школярята, как я один на медведя ходил.

Или:

- Расскажу я вам, как все девки в нашей деревне за мной бегали, а я вот свою бабку полюбил...

- Да что вы его, брехуна старого, слушаете,- подавала свой голос из угла его жена,- совсем из ума выжил!

- Цыц, бабка, не лезь не в своё дело! Лучше иди чего-нибудь повкуснее для гостей свари!

А нам его болтовня нравилась. Рассказывал он смешно, в лицах изображая то одного персонажа, то другого, а мы дружно хохотали и только поддакивали.

- А я вот слышал, дед Солодко, как будто в Вагине в Гражданскую войну отряд белогвардейцев свирепствовал, и какой-то партизан, без оружия, одними ручищами всех белогвардейцев по сторонам раскидал. Одним кулаком мог убить человека! - подначивал кто-нибудь из нас деда.

- Так это я был! - гордо восклицал Солодко.- Досталось им тогда от меня!

Все смеялись до упаду, а девчонки аж визжали.

- Ну-ка, Юрка, придумай и ты тоже что-нибудь,- просил меня Володька Кирилов, наш круглый отличник.

- Придумай! - просили все, и веселье наше продолжалось.

Такие представления проходили каждый вечер после вкусного ужина. Кормили нас сытно - и мясом, и молоком. А днём мы дружно работали на зернотоку (это специальный навес для хранения зерна), перелопачивая тонны сжатой пшеницы, чтобы она не сгорела (то есть попросту не нагревалась в буртах) и была отправлена в Галанино, в Заготзерно, в полном порядке.

Приходилось нам и столбы для этих самых навесов заготавливать, и на веялках работать, и на сушилках хлеб сушить, и с удовольствием барахтаться с девчонками в кучах зерна. А когда шли дожди, мы с таким же удовольствием отсиживались дома.

Два раза выступили с концертом в местном клубишке. И пели, и плясали, и стихи читали. Первую скрипку в этих концертах обычно играл я. Особенно жителям деревни нравились частушки в моём исполнении под аккомпанемент гитары Вовки Татаева:

Побывал бы я в деревне,

Посмотрел бы на котят:

Уезжал - слепые были,

А теперь, поди, глядят.

- Ещё, ещё,- кричали восторженные зрители.

А наш классный руководитель Сергей Александрович лихо исполнял на балалайке "Подгорную" и "Светит месяц".

В один из дождливых сентябрьских вечеров правление колхоза щедро угощало нас мёдом. Помню, в избе Солодко на кухонном столе стояла огромная чашка ароматного мёда. Надо было видеть, как мы все жадно набросились на это деликатесное кушание. Мёд в чашке убывал быстро, и Сергей Александрович был вынужден нас предостеречь:

- Ребята, поели, и хватит, на утро оставьте!

И вылез из-за стола с надеждой, что и мы последуем его примеру. Но куда там! От мёда нас оторвать было невозможно, и Сергей Александрович, видя, что мёду осталось на донышке, воскликнул в сердцах:

- Мне-то оставьте, имейте совесть!

Он вновь сел за стол, поспешно схватил ложку, но было уже поздно - чашка опустела. Но учитель не обиделся: сам виноват, не надо было раньше времени вылазить из-за стола.

А вообще-то мы с ним жили дружно, умели ладить. Вместе пели по вечерам, классный руководитель много рассказывал о том, как воевал, как трудно ему кормить большую семью, как приходилось жить в постоянной нужде.

Он и прозвище получил "Нужда", так как часто стоял в очереди за хлебом. Стоял по два, по три раза, приговаривая:

- Что же делать, коли нужда, детей кормить надо.

В 40-50-е годы мало кому жилось хорошо.

Уроки Сергея Александровича нам нравились, говорил он всегда увлекательно, интересно, часто помаргивая ресницами:

- А сегодня мы с вами, ребята, побываем в Южной Америке,- и мы слушали его с упоением.

Правда, я нередко передразнивал его, часто помаргивая, как он. У меня это здорово получалось, и одноклассники ко мне на переменках в школе обращались:

- Ну-ка, поговори опять, как Сергей Александрович!

Он знал об этом, но не обижался.

- Что с артиста взять,- говорил.- Я ведь и сам люблю сцену.

А актёром Сергей Александрович был чудесным. Вместе мы с ним участвовали не в одном спектакле.

В школе он преподавал, кроме географии, ещё рисование и черчение. Мужик был что надо. В Вагине мы с ним жили на равных, хоть никогда и не нарушали субординацию, оставаясь его верными учениками. И спал он вместе с нами на полу, как, бывало, Суворов со своими солдатами; и работал наравне с нами, не забывая при этом организационные дела (питание, дисциплина, выпуск школьной стенгазеты и прочее).

Его чрезмерная забота о нас казалась нам смешной, особенно когда он следил за нашей нравственностью, то и дело повторяя:

- С девчонками поосторожнее, недалеко и до греха!

Но с этим, слава Богу, у нас было всё нормально. А любовь - куда ж от неё денешься! - конечно, была. Кровь бурлила в наших молодых жилах, и возгласы разомлевших на куче зерна девчонок то и дело нарушали пространство:

- Не лезь! Отстань, а то Сергею Александровичу пожалуюсь!

А мне наш добрейший географ часто выговаривал:

- Ты бы, Юра, поменьше о любви думал, а побольше бы математикой занимался. А то ведь и до десятого класса не дотянешь.

Но мы-то видели, что он и сам был бы не прочь за кем-нибудь приударить, да сан учителя не дозволял. Был он ещё сравнительно молод, и всё человеческое ему было не чуждо.

...А тем временем жизнь в Вагине текла своим чередом. Мы работали, выступали с концертами, дед Солодко каждый вечер развлекал нас рассказами о своих похождениях, днями то солнце сияло, то лил дождь. Бывало, и чихали, и кашляли, и с температурой ходили, и самоходный комбайн из грязи вытаскивали, и на кедры лазили, рискуя сломать себе шею, и из-за девчонок дрались.

Однажды я морду Витальке Харину набил, к Лильке приревновал. А Васька Кириллов из-за Светки подрался (не помню уж - с кем).

- В бандитов превратились! - негодовал наш классный руководитель.- За дисциплину двойки в журнале всем поставлю!

- Сергей Александрович, больше не будем! - убеждали мы своего наставника.

- Ладно уж, ложитесь спать, завтра вставать рано.

И наше затворничество в живописной деревушке продолжалось.

Но однажды мы не выдержали. Так надоело чуть ли не месячное пребывание в таёжном углу, что вдруг решились на отчаянный шаг: задумали убежать домой. Помылись мы в бане, и пока после нас мылся наш руководитель, "совершили побег организованной группой".

- Одумайтесь,- говорил нам дед Солодко, когда мы прощались с ним,- не подводите своего начальника!

Но мы уже мысленно были дома. Стояла тёмная ночь, лил дождь, по грязной дороге мы передвигались еле-еле, вымокли до нитки, но всё-таки вышли к вороковскому подтоварнику, откуда уходили машины с зерном в Галанино.

- Поможете загрузить машины - довезём до Рождественска! - ответили на нашу просьбу водители.

Мы согласились. И вот наконец - грязные (где осталась наша баня?), мокрые и донельзя уставшие - прибыли в Рождественское.

А потом начались "разборки". Нас вызвали к директору школы Анне Ивановне Лексиной, Сергей Александрович получил выговор.

До многих всё-таки дошло: помогать колхозам, конечно, нужно, но малолеткам там делать нечего.

Через несколько лет Вагино исчезло с карты района, колхоз укрупнили, жители разъехались. Бывший предколхоза Ильин вскоре умер. Его дочь-красавица одно время работала в РДК и играла в народном театре.

Часто наведывается сегодня в Рождественское бывший его житель Алик Худяков, книгочей и балагур. Со слезами на глазах вспоминает он своё детство и юность, которые прошли в нашем селе.

Я тоже вот вспомнил. Вспомнил и рассказал о нашей юности вам.

Юрий ВАРЫГИН,

заслуженный работник культуры России.

Красноярск.