Стихи в конверте: "А пока мы идём, зарываясь в волну..."

Я родился, вырос и более 50 лет прожил в СССР. Учился в советской школе и впитал в себя советскую мораль и образ жизни. В России возрождается дворянство. Это и неудивительно, если учесть, что красный флаг СССР поменяли на "трёхцветный штандарт" Российской империи, а серп и молот заменили двуглавым орлом. Не хватает только царя-батюшки.

Неужно не сон?

В дворянских салонах злословят, судачат,

В краплёной колоде пытают судьбу.

В коммуну плюют, над монархами плачут,

Как будто мы снова в двадцатом году.

Какой нынче праздник у нашей столицы:

Трёхцветный штандарт на кремлёвской стене.

А это, простите, поручик Голицын

Въезжает в столицу на белом коне.

Чуть сзади и справа корнет подпирает.

Корнет Оболенский. Красавец-блондин.

Ну кто же не помнит, ну кто же не знает:

Такой Оболенский в России - один.

Давненько у нас не бывало такого,

Ну как не гордиться мне нашей Москвой:

Портреты царя Николая Второго

На улице Горького, то есть - Тверской.

Под грохот оркестра, под звуки "Ламбады"

Случайно подслушал такой разговор,

Что сам государь во главе кавалькады

Рысцою спускается с Ленинских гор.

Я в это не верю, здесь вышла "накладка",

Об этом пока можно только мечтать.

Насчёт государя не всё ещё гладко:

Корону не могут никак отыскать.

Дворяне же, вот они - кровь голубая.

Дворянам в России шлагбаум открыт.

Москва приоделась и ждёт, замирая,

Как к ней приближается цокот копыт.

Меня окружают счастливые лица.

В толпе, тут и там, полусдавленный стон.

Неужто свершилось? Неужто Голицын?

И с ним - Оболенский? Неужто не сон?

А я, захудалого племени-роду,

До этой столичной толпы не дорос.

Ведь это же, братцы, явленье народу:

Корнет - Иисус, а поручик - Христос.

Забыв про Петровку, забыв про Лубянку,

Плывёт над Престольной малиновый звон.

Поручик Голицын, держите осанку!

Корнет Оболенский, поправьте погон.

Как будто за вами идут эскадроны

Из тех, что укрыла трава-мурава.

А впрочем, поручик, зачем вам патроны:

Дворянству без боя сдаётся Москва.

Не надо патронов, и вы не шепчите,

Чтоб вас Оболенский прикрыл со спины.

Спокойно, поручик, корнет, не дрожите:

В толпе нет героев Гражданской войны.

Уж тех-то вы точно в лицо бы узнали,

Узнали в раю и узнали в аду.

Ведь вы их, поручик, с корнетом встречали

В степях Присивашья в двадцатом году.

Конечно, сейчас вспоминать неуместно

О сабельных рубках на пыльной земле,

Как вас рассекали до этого места,

Которым, пардон, вы сидите в седле.

Тогда вы с корнетом ушли от погони,

А то не сносить бы и вам головы.

Скрывались в Париже, скрывались в Лондоне,

Простившись с мечтой о захвате Москвы.

И всё же добились бескровной победы:

Двуглавый орёл заслоняет звезду.

Эх, знали б мои некультурные деды,

За что они бились в двадцатом году!

Но деды уже никогда не узнают,

Что мы совершили такой поворот,

Что внуки в России дворян приглашают,

Боясь, что Россия без них пропадёт.

С какой-то усмешкой Пожарский и Минин

Закрыли глаза, чтоб на нас не смотреть.

Да что там Пожарский, коль Шура Малинин

Для вас и про вас приготовился петь.

Уж Шурик подбросит и пылу, и жару,

Колки поотвинтит и струны порвёт.

Подайте ему на вторую гитару,

Он эту сегодня в куски разобьёт.

Смотрите, какие у дамы ресницы,

Как истово машет нательным крестом.

Она же вас любит, поручик Голицын,

И тихо сгорает бездымным огнём.

И все мы такими блаженными стали,

Как будто все разом померкли умом.

Уж так мы вас ждали, уж так мы скучали,

Вы зла не держите, мы всё вам вернём!

Мы снова вернём вам все ваши поместья,

Гектары лесов и лугов, и полей.

Когда не осталось ни капельки чести,

Тогда мы достойны дворянских плетей.

Пусть мир содрогнётся от русского "чуда",

Творить "чудеса" мы горазды вполне.

Любой ренегат - это тот же Иуда,

И разница может быть только в цене.

Скачите вперёд, голубые гусары,

Скачите аллюром и только вперёд.

Чекисты молчат и молчат комиссары.

Ревёт обалдевший от счастья народ.

Нечасто такое случается дельце,

Нечасто сознательно рушат твой дом.

Товарищ Борис Николаевич Ельцин

Встречает господ под двуглавым орлом.

Ну как бы и мне сквозь чащобу пробиться

Туда, где корнета блестят ордена.

К народному счастью хочу приобщиться:

"Дозвольте, вашбродь, лобызнуть стремена".

22.02.1991 года.

* * *

К читателям "толстушки". Если в моей "домашней летописи" встретите слово "марс", не подумайте, что речь идёт о планете, соседке нашей Земли. Марс - это небольшая площадка на мачте корабля, рабочее место вперёдсмотрящего. И марс - это второй снизу парус на мачте корабля.

По морю шла эскадра из 15 парусных фрегатов. Каждый был назван именем одной из союзных республик, входящих в состав СССР. На эскадру налетел ураган, и пошло-поехало...

О развале Советского Союза

(Рассказ марсового)

Случай-то, в общем-то, давний, но я не забыл:

Я его на скрижали гвоздями прибил,

Поминая в руладах прилив и отлив,

И в двенадцать "загибов" Бискайский залив.

А залив этот, братцы, широк и глубок,

Океанские волны сгребает в мешок.

И они, отражённые от берегов,

В дикой пляске хоронят своих мертвецов.

Сколько здесь Посейдон кораблей проглотил,

Сколько здесь безымянных матросских могил?

Не ушёл от десницы и наш караван:

Нас в заливе жестоко трепал ураган.

Трое суток пришлось бедовать-погибать,

Трое суток пришлось и не есть, и не спать.

Трое суток душа заходилась в тоске

И висела уже на одном волоске.

От судьбы никуда не уйдёшь, не свернёшь.

Неизвестно, где встанешь и где упадёшь.

Где ударит стрелою коварная ложь,

И где ветер не сеял, но бурю пожнёшь?

То, что было вчера, то уже позади,

Но не знаешь, что завтра случится в пути.

Может, завтра поймаешь жар-птицу свою

Или завтра же голову сложишь в бою.

Нас в Бискайе не ждали ни рифы, ни льды,

И, казалось, ничто не сулило беды.

Сохраняя походный кильватерный строй,

Шла эскадра фрегатов по глади морской.

За кормою остался туманный Ла-Манш,

И без службы серьёзной скучал экипаж.

Кто-то письма писал, кто-то байки травил,

Я тогда на фрегате "Россия" служил.

Не громада-линкор, а всего лишь фрегат:

Яруса парусов и орудия в ряд.

И, конечно, как всякий фрегат боевой,

Он от киля до топа сверкал чистотой.

Наш лихой экипаж - удалец к удальцу -

Был под стать кораблю, как причёска к лицу.

Как патроны в ружье, все равны на подбор,

Словно нас в моряки отбирал Черномор.

Каждый море познал, каждый в море влюблён,

Каждый дважды и трижды штормами крещён.

Каждый вдоволь напился солёных ветров,

Месяцами не видя родных берегов.

Командир корабля был, конечно же, прав,

Подобрав по себе офицерский состав.

Он и сам, как орёл, день и ночь у руля,

И на чёрном мундире, как снег,- лиселя.

Но судачит втихую матросский народ,

Что идёт командир наш в последний поход,

Что "верхи" перестали его уважать

И решили на берег вчистую списать.

Видно, в чём-то нарушил придворный устав,

Проявил свой морской несгибаемый нрав,

Не отвесил поклона "столбу-фонарю"

Или где-то кому-то сопел не в ноздрю.

Мы же ушлый народ, лихачи-усачи,

И хоть смотрим на всё со своей каланчи,

Но понятно и нам: если пахнет дымком,

Значит, рядом найдётся очаг с огоньком.

Ведь на каждый роток не накинешь платок,

Да и шило не спрячешь в дырявый мешок.

И как символ того, что наш кэп не у дел,

Адмиральский брейд-вымпел на мачте висел.

На фрегате "Россия" толпа причиндал.

На фрегате "Россия" плывёт адмирал.

У начальства, известно, и глаз - ватерпас

И всегда под рукою секстант и компас.

Восемь двадцать утра, и на траверзе Брест,

Ну, а мы прямиком шпарим курсом зюйд-вест.

Только мачты скрипят, только щёлкает лаг,

Сохрани нас Господь и Андреевский флаг.

Но на Бога надейся, а сам не плошай,

А не то раньше срока отправишься в рай.

И, пополнив собою бездельников рать,

От безделья начнёшь мемуары писать.

Ходят вместе, в обнимку, вода и беда,

И вперёд наш смотрящий смотрел не туда.

Зародившись в широтах полуночных стран,

Нас в Бискайском заливе догнал ураган.

Вот тогда и пришлось нам всерьёз погибать

И на помощь себе всех святых призывать.

И под взмахом тупой и зловещей косы

Свою жизнь без оглядки бросать на весы.

Я по службе морской не последний профан,

Но и я не припомню такой ураган.

Он едва лишь исполнил свой первый аккорд -

И волною слизнул адмирала за борт.

Ни к чему оказались секстант и компас,

Не помог адмиралу и глаз-ватерпас.

Будь ты нищий иль принц, от судьбы не уйдёшь,

Неизвестно, где встанешь и где упадёшь.

Потемнело в глазах, потемнело окрест,

Под нательной рубахою щупаю крест.

Если мне повезёт, и останусь живой,

Замолю все грехи двухпудовой свечой.

Только это потом, на сухом берегу,

А пока мы идём, зарываясь в волну.

Потому, что в смертельно опасный момент

Мы черпнули воды, получив дифферент.

Вот тогда-то и встал - в лиселях - у руля

Наш опальный лихой командир корабля.

И его повелительный голос-металл

Всех живых и всех мёртвых на реи погнал.

Ураган свирепел, он входил в самый раж,

Но фрегат на плаву, и на нём экипаж.

Мы и в бурю пойдём на любой абордаж,

Если наш капитан есть, действительно наш.

Причитать, размышлять - это слабых удел,

А я чёртом по ванту на мачту взлетел.

Мне уже не впервой рисковать головой,

Моё место на марсе, ведь я - марсовой.

Между морем и небом по рее скольжу,

Между морем и небом я рифы вяжу.

Чуть сорвался и - вниз, и считай, что погиб,

А у боцмана голос от матов осип.

Я сквозь этот бедлам и свистящую жуть

Успеваю налево-направо взглянуть.

Наш эскадренный строй - как разорванный клин,

Каждый борется с морем один на один.

И понятно без слов моряку-знатоку:

"Украина" с "Молдовой" лежат на боку.

"Беларусь" очень слабо, но спорит с волной,

Остальные под воду ушли на покой.

Да и наша "Россия" идёт, как впотьмах,

На одних на косых штормовых парусах.

Трое суток душа находилась в тоске

И висела уже на одном волоске.

После всех передряг я остался живой:

Может, грешник великий, а может - святой.

Но в святые идти ты меня не проси -

Им и так нет числа на безбожной Руси.

17.11.1993 года.

Для читателей:

Киль - самый нижний продольный брус в днище корабля.

Топ - верхний конец мачты.

Лиселя - загнутые вверх концы воротника белой офицерской рубашки.

Брест - порт во Франции на берегу Атлантического океана.

Траверз - перпендикулярное направление курса корабля.

Лаг - судовой спидометр.

Секстант - прибор для определения местоположения корабля по высоте солнца.

По Сеньке и шапка

Мы сменили вывески и флаги,

Протрубив, что нынче все равны.

И начальник едет в Копенгаген,

А я жду автобус до Мурты.

Никогда я не был на Босфоре,

Кофе по-турецки не глотал.

И какое там, в Стамбуле, море -

Только по учебникам читал.

Вроде это даже и не море,

А всего лишь узенький пролив.

И его держали на запоре,

На ночь тяжкой цепью перекрыв.

Никогда я не был на Гавайях,

На Канарах тоже не бывал.

И в стране ацтеков или майя

Клады Монтесумы не искал.

В принципе, и я имею право

По планете гордо пропылить.

Но и захудалая Варшава

Требует валюту предъявить.

Я же те зелёные доллары

Видел лишь во сне и вдалеке.

Да и марки, фунты и динары

Не звенели в тощем кошельке.

Так что право правом остаётся,

Но не подкреплённое казной.

И бедняк над бедностью смеётся,

А богатый плачет над мошной.

Ну и пусть не плавал я в гондоле

С чёрным гондольером на весле.

Ведь и Рейган не был в Боготоле,

Папа римский не был в Миндерле.

Я могу проехать по России

От Курил до Северной Земли.

Здесь пока в ходу мои родные,

Хоть и деревянные рубли.

Так что я живу совсем неплохо:

Хлеб и соль имею на столе.

Только, жаль, ушла моя эпоха

Гарцевать в серебряном седле.

19.11.1993 года.

Моя Сибирь - моя планета

Меня не высекут газеты

Статьями критиков лихих.

Не посрывают эполеты

За неименьем таковых.

В разряд поэтов настоящих

Меня не вывел грубый стих.

Не числюсь я ни в списках павших,

Ни в списках нынешних - живых.

Фортуна в губы не целует,

Не славословят голоса.

Но мой кораблик не дрейфует,

А ловит ветер в паруса.

Мы все в гостях в подлунном мире,

Нам надо многое успеть.

И о своей родной Сибири,

Пока я жив, я буду петь.

А где ещё найдёшь на свете

Избыток силы и красы?

Да пусть простят меня поэты

Нечернозёмной полосы.

Я всё отдам во имя жизни -

Не за медаль, а просто так.

Я - патриот своей Отчизны,

Но я ещё и сибиряк.

Но я ещё и православный,

Хотя не в церкви наречён,

Когда весной под звон пасхальный

Был русской женщиной рождён.

Моя Сибирь - моя планета,

Суровый край моих отцов,

Страна коротенького лета,

Страна заснеженных лесов.

Сибирь Кубанью не измерить,

Не сосчитать её озёр.

На тыщи вёрст, на юг и север -

Ошеломляющий простор.

И Русь тогда гигантом стала,

Когда мой предок прошагал

От гор Урала до Байкала

И ещё дальше - за Байкал.

Не зря "встречь солнца" шли чалдоны

Под свист татарской тетивы.

Сибирь - жемчужина короны

На голове седой Москвы!

11.02.1990 года.

* * *

И это пока всё, что я хотел сказать. Как говорят чукчи: "Окончен бал, погасли свечи, пора, однако, отдохнуть". И газета отдохнёт от меня.

Хранитель "домашних летописей" с позывным "КАРЛУША".

Красноярск.